На Федора Семеновича Зотова было больно смотреть. За какие-то считанные часы на него свалилось столько событий – гибель матери, преждевременные роды жены и задержание сына. На вид Федор Зотов был самый обыкновенный сорокалетний мужик-трудяга – жилистый, худощавый, крепкий. Но он сдал прямо на глазах. Он то вспоминал об умершей матери, и тогда Колосову приходилось отпаивать его валокордином, то лихорадочно начинал звонить по мобильнику в роддом, куда «Скорая» хоть и поздно, но все же доставила Зою Зотову и восьмимесячного младенца-девочку. То допытывался, что же происходит с его сыном – где он, за что его арестовали?

Никита терпеливо объяснял ему, что Игорь не арестован, а только задержан, но, глядя в потухшие глаза Зотова-старшего, понимал, что все его слова напрасны.

О смерти матери Федор Зотов не мог сказать ничего, только повторял, что он утром, как обычно, торопился на работу, а мать говорила, что пойдет в ЖЭК. Что на работе его застал звонок жены. Та, рыдая, сообщила, что соседи нашли свекровь мертвой в подъезде, а у нее вот-вот начнется, уже началось…

– У вашего сына Игоря с вашей матерью были хорошие отношения? – хмуро спросил Зотова-старшего Свидерко.

– Да господи, он же ее родной внук, она его вырастила, вынянчила, – простонал Зотов.

– Скажите, Федор Семенович, мне вот что… Где вы работали до того, как устроились в службу охраны гипермаркета «Открытый мир»? – спросил Свидерко.

– В Шереметьеве, в аэропорту, – ответил Зотов. Но лицо его говорило: в своем ли вы уме, о чем вы меня спрашиваете? При чем тут это сейчас?

– В Шереметьеве-один? – не отставал Свидерко.

– Да.

Никита вспомнил, как еще вчера вечером Колька намекал на некие новые установочные данные, собранные его операми на некоторых жильцов.

– А кем вы работали в аэропорту? – спросил Свидерко.

– Старшим техником-смотрителем навигационного оборудования диспетчерской службы, – ответил Зотов.

– А почему вдруг уволились оттуда?

– У нас сокращение штатов было на тридцать процентов. К тому же я в то время эту работу в маркете нашел. Тут платят хорошо и график – сутки-трое.

– А такая авиафирма «Трансконтинент» вам знакома? – спросил Свидерко.

– Да, конечно. Была такая.

– А вы знали кого-нибудь из ее персонала?

– Ну, конечно, кого-то знал, это ж аэропорт.

– Бортникова Александра – руководителя службы безопасности «Трансконтинента», знали?

– Фамилию вроде слышал, но лично знаком не был. Я там только Жукова Михал Борисыча хорошо знал, – безучастно ответил Зотов. – Он как фирму возглавил, много народа со стороны привел. Все молодые, деловые, шустрые. У нас тоже так было, эти вот молодые-шустрые нас взяли и выперли по сокращению.

Колосов отвернулся к окну. И этот ход был тоже верным. Но и он, кажется, безнадежно опоздал. Всякой информации – свое время.

– Вы мне сами-то скажите вот что, за что мать мою убили? – спросил Зотов. – Она ж старый человек была, больная вся, инвалид, у нее ж и взять-то нечего было – ни денег, ни кольца золотого. У кого ж рука поднялась?

– Это не ограбление, – сказал Колосов.

Зотов посмотрел на них недоуменно и скорбно. Согнулся, закрыл лицо руками, всхлипнул.

– Пока с ним хватит, пусть посидит, подождет, – шепнул Свидерко Никите. – Папаша тут наверху, сынок внизу в ИВС. Я сейчас к нему спущусь, крысенка этого безволосого наизнанку выверну. Оснований задержать его по 122-й, хотя бы по подозрению в изнасиловании малолетки, – полно. А пока он будет в камере париться, я с ним сам поработаю по всем эпизодам, включая Багдасарова и Бортникова.

– Дочка Тихих показаний на Зотова не даст, – сказал Колосов.

– Это еще почему?!

Никита посмотрел на коллегу: эх, Коля-Бармалей, эх ты, бедолага…

– Да потому, – сказал он. – Неужели не понимаешь?

– Черт… ну, родители заставят… Черт… Ну, ничего, я с ним сам сейчас потолкую, с гаденышем. Небо с овчинку покажется!

Катю Колосов, как и предполагал, нашел в коридоре возле Надежды Иосифовны Гринцер и ее дочери Аллы. Надежде Иосифовне принесли из дежурки стул, она сидела в переполненном закутке, плакала и все повторяла:

– Какое несчастье, бедная, бедная Клава… Я виновата, я с ней должна была пойти, проводить… Тогда не случилось бы такой беды. А я старая ворона… Оставь меня, прошу, не надо мне ничего! – Она отталкивала руки дочери, пытавшейся дать ей таблетку нитроглицерина. – Это все из-за тебя!

– Но я-то в чем виновата, мама? – жалобно вопрошала Алла.

– Ах, не надо мне говорить. Я все теперь понимаю, все! Эти поздние звонки, эти твои странные вечерние уроки… Да кто он вообще такой? Он же еще мальчишка! А ты, потеряв всякий стыд, бегаешь за ним, прилюдно вешаешься ему на шею!

– Мама, ну зачем ты так?!

– Ах, оставь, не оправдывайся. Это все теперь не важно. Такое горе, такое несчастье… Я должна была с Клавой пойти, а вместо этого я… – Надежда Иосифовна гневно взглянула на дочь и снова зарыдала. – Такого человека мы потеряли, такое сердце…

– Но ведь это была чистая случайность, что Клавдия Захаровна решила вернуться?

Колосов услышал голос Кати:

– Конечно. Она фотографии забыла дома… Неужели без них нельзя было обойтись? Гонять старого, больного человека…

– Она ведь все время с вами была там, в ЖЭКе? – спросил Колосов, подходя к ним. – Здравствуйте, Надежда Иосифовна, помните меня?

Гринцер горько кивнула, махнула рукой.

– А о чем Зотова говорила с вами, перед тем как вернуться домой? – спросил Никита.

– Да мы просто время ожидания по-стариковски коротали. Вспоминали. Разве вам, молодым, интересно, что вспоминают старики?

– Очень интересно, – сказала Катя громко. – Извините, что вмешиваюсь, я в очереди возле вас стояла и невольно слышала. Зотова вам рассказывала о какой-то давней истории, случившейся в нашем доме.

– Мы говорили о том, что на свете становится страшно жить. Не знаешь, где, за каким углом, ждет тебя безносая с косой.

– Что Зотова конкретно говорила? – спросил Колосов.

– Рассказывала, как много лет назад она вместе с соседкой поймала какого-то хулигана, пьяницу.

– Газовщика? – быстро спросила Катя.

Никита удивленно глянул в ее сторону: о чем это она?

– Нет, – Гринцер покачала головой. – Он был, кажется, слесарем, а газовщиком был не он, а другой. У них в доме… – Тут она вдруг запнулась. – Что я говорю? В нашем треклятом доме много лет назад, когда только Клава с мужем получили квартиру, произошла ужасная трагедия. Среди бела дня на одну квартиру напали. Взрослых дома не было, был только ребенок, совсем крошка. Его зверски убили, зарубили в ванной топором. А из дома украли какую-то мелочь, хлам. Так вот, убийца, как мне Клава рассказывала, попал в квартиру под видом газовщика. Она говорила – тогда по всей Москве газ в дома проводили. Ох, как будто я сама того времени не помню, у нас на «Белорусской»…

Никита почувствовал, как Катина рука больно сжала его локоть.

– Будьте добры, пройдите в кабинет, я вам открою, а то тут душно, толчея, – сказал он быстро Надежде Иосифовне. – Подождите там, и вы тоже, Алла.

– Ну? – он понизил голос до шепота, плотно прикрывая за Гринцерами дверь. – Что такое?

– Никита, я вспомнила… Я все вспомнила! – Катин голос дрожал.

– Что ты вспомнила?

– Я вспомнила, почему мне знаком… Почему мне всегда казалось, что я знаю этот дом на Ленинградском проспекте. – Катя сильно волновалась. – Никита, как же я… Как же это мы с тобой сразу не догадались? Это же дом, где был «МОСГАЗ»!