– Зря, – Алмазов улыбался.

– Почему это зря? – спросил Мещерский.

– Зря не посмотрели сначала квартиру. Надо было сначала смотреть. Ваш этаж.

Двери лифта открылись. Катя и Мещерский вышли с вещами. Алмазов фамильярно помахал Кате рукой. Двери закрылись, лифт поехал выше.

– Пьяный в стельку, а за руль садится, – шепотом буркнул Мещерский. – И наглый такой, надо же… разговорчивый. Интересно, что это он имел в виду, говоря, что надо было сначала смотреть квартиру?

Катя стояла на площадке у лифта. Пятый этаж. А вон дверь пятнадцатой квартиры, где нашли труп Бортникова. А это, значит, мое новое жилище. Убежище от житейских бурь и невзгод. Крепость.

Дверь была самой обычной, обитой простым черным дерматином. Катя вставила ключ в замок.

– Давай я первый войду, – сказал Мещерский.

– Обычно первой пускают кошку, – ответила Катя.

– А я Тигр по гороскопу. – Мещерский взял у Кати ключи, открыл замок и, распахнув дверь, шагнул в прихожую. Кате показалось – его маленькая фигурка словно растворилась во тьме.

Но когда вспыхнул свет, стало ясно, что в квартире, собственно, никакой прихожей нет. А есть длинный коридор – очень узкий и прямой. И еще очень высокие, просто непропорционально высокие потолки. Пахло в квартире краской, клеем, мастикой для пола, известкой…

– По планировке видно – хрущевская. – Мещерский заглянул в одну из двух комнат. – Комнаты-пеналы. Но потолки, конечно, не как в пятиэтажках. Хоть на батуте прыгай, хоть вешайся.

Катя молча разглядывала свое временное жилище. Сразу от двери начинался узкий длинный коридор. У двери – вешалка, зеркало и ящик для обуви. Все вещи были совершенно новыми, из некрашеной сосны, что навевало мысли о магазине «Икеа». Сразу за вешалкой виднелась дверь в первую комнату. Комната оказалась довольно просторной, с высоким потолком и широким светлым окном, выходившим на Ленинградский проспект.

Мебели в этой комнате было немного: новый синий диван, поролоновое кресло у окна, светильник, небольшой телевизор «Самсунг» на низкой тумбе и стенка-стеллаж из тех, что в каталогах обычно именуются «скандинавским порядком».

Шторы и дешевый палас были белые с синим, хлопковые, в тон дивану и бежевым новеньким обоям. Коридор вел дальше. Налево находилась еще одна комната, направо – тесная чистенькая кухонька с безликим белым гарнитуром, холодильником и газовой плитой. Прямо по коридору – три узкие белые двери – в крохотный чулан, пустой и темный, в ванную и туалет.

Во второй комнате, узкой, как пенал, у окна стоял точно такой же синий диван, низкий журнальный столик на колесиках, а у самой двери закрытый шкаф-купе.

Катя открыла его – пусто, одни вешалки болтаются.

– Тут окно тоже на проспект, – сообщил Мещерский, раздвигая белые с синим шторы. – А на кухне – во двор. Да, шумно тут будет, если летом окна открыть. Даже форточки… Такое движение бешеное. Что ж они, ремонт сделали, а стеклопакетов не поставили?

– Ну, уж это заботы будущих хозяев.

Катя прошла на кухню. Огляделась – пусто, скучно, чисто. Раскрыла белые дверцы верхнего шкафчика – надо же: кастрюльки, сковородка и новенький набор столовых приборов в ящике, тарелки, чашки.

– Удобно вот так, с мебелью, с посудой? – спросила она машинально.

– Сейчас многие так стараются квартиру снять, особенно приезжие. Обстановка, конечно, так себе. – Мещерский открыл холодильник. – А где же шампанское на новоселье?

– Нет? Не запасли? – наивно удивилась Катя. – Надо же какие.

Мещерский погрозил ей пальцем, вернулся в прихожую, долго копался там в сумках и потом появился с коробкой в руках. Такие коробки обычно продаются перед Новым годом в супермаркетах – бутылка шампанского и в наборе к ней два бокала.

– Открывать? – спросил он.

– Подожди, дай хоть оглядеться немного. – Катя прошла в ванную. И тут чисто, опрятно – новая ванна, раковина со шкафчиком. Зеркало над раковиной было большим в синей пластмассовой раме. Катя смотрела на свое отражение. Чужое зеркало, ну, что, свет мой, скажешь ты мне?

– А замочка на двери нет, – Мещерский указал на дверь ванной. – И там тоже нет, – он кивнул на дверь туалета. – А в гостиницах в номерах всегда замки. У нас однажды случай вышел – обхохочешься. В Тунисе, в Сусе, – курорт такой, там наша группа отдыхала. Отель ничего, сносный, четыре звезды. Ну и была там мать с дочкой. Номер занимали двухместный. И вот, представляешь, Катя, утром у нас экскурсия запланирована в оазис, автобус подали. Туда ехать три часа по пустыне, там уже ждут бедуины – ансамбль фольклорный, ряженые.

Ну, все наши собрались, только одной девицы нет, дочери. Я к ее матери, она мне – сейчас да сейчас дочь придет, подождите. Десять минут ждем, двадцать – нет. Мать за ней на лифте в номер, и тоже с концами. Ну, я к ним сам пошел. Стучу в дверь – слышу вопли какие-то, плач, истерика прямо. Захожу. Мать что есть сил на себя дверь туалета рвет, а дочка оттуда орет. Оказалось, защелкнулась она там как-то изнутри. Замок не открывается. Ну, мы с матерью и так, и этак пробовали – никак. Экскурсия наша давно уехала, а я все девчонку вызволяю. Побежал к администратору отеля. Но… Это же мусульманская страна – Тунис. Я ему объясняю, что случилось, а он глаза вот такие на меня. Я говорю, дорогой, слесаря приглашай, замок в туалете открывать. А он мне – как можно, постороннему мужчине, мусульманину, заходить к женщине в туалет… Короче, я сам дверь взломал. Потом триста баксов с нас за взлом содрали. Девица красная вся от стыда, плачет, еле ее успокоили. А чего стыдиться? Дело-то житейское, только вот в мусульманской стране это…

– Сережа, – Катя стояла у окна на кухне, смотрела на темный, заснеженный двор.

Мещерский оборвал свою туристическую байку.

– Что, Катя? – спросил он тихо, уже совершенно другим тоном.

– Ты думаешь, у нас что-то получится? – Катя обернулась. – Ты думаешь, все это реально?

– А ты сама как думаешь?

– Вот мы в лифте сейчас ехали с этими людьми. Эта женщина – Герасименко Светлана, этот парень… Узнать я их узнала по снимкам. У меня зрительная память хорошая, но…

– Что, Катя?

– Я даже не представляю себе, как все это будет, понимаешь? Что мне делать, чтобы… Никита говорит, осмотришься, войдешь в контакт с жильцами. О каком контакте он говорит, Сережа? Какой контакт может быть здесь? Ты же видишь – толстые стены, глухие запертые двери. Чужие люди. Мы же ехали в лифте – вроде даже поговорили, но… Я с самого начала, когда Никита и этот Свидерко мне предложили эту авантюру, я знала, Сережа, я предполагала: все так и будет. Именно так – глухо, тихо, – Катя вздохнула. – Вот ты мне честно скажи: ты в своем доме кого из соседей знаешь, с кем дружишь, общаешься?

– Ну, мы всегда здороваемся, – Мещерский пожал плечами. – По крайней мере в лицо я своих соседей всех знаю.

– В лицо, – усмехнулась Катя. – Я тоже там у себя на Фрунзенской в лицо всех узнаю.

– Катя, ты зря так волнуешься. В этом корпусе жильцов мало, – Мещерский говорил мягко, тихо. – Потом, почти все они новоселы, въезжали в одно время, а это всегда людей сближает, объединяет. И еще не забывай – это уже не простой дом. В этом доме произошло убийство. И это такая эмоциональная встряска для жильцов, что они этот случай не скоро забудут, если вообще забудут. Может и так статься, что у этого дома уже появилась своя собственная тайна, свой миф о «диком и ужасном преступлении».

Катя молчала.

– Ну, я не думаю, что уж так все совсем безнадежно, – Мещерский кашлянул. – В конце концов, если ничего не получится, так тому и быть. И Никита это тоже понимает. Но все-таки он хочет использовать этот шанс. Он у них пока единственный. Но я думаю, все будет хорошо. По крайней мере, от тебя в этой ситуации требуется немного – всего лишь…

– Всего лишь узнать, кто убийца, – усмехнулась Катя.

– Нет, насколько я понял со слов Никиты, задача гораздо проще – понять, кто из жильцов мог быть знаком с этим Бортниковым. Обратив при этом особое внимание на женщин этого дома – молодых и одиноких.